Лекарства и разговоры.
читать дальшеОн плавал в черном тумане. Не было ни мыслей, ни чувств, ни ощущений. Периодически мимо сознания проплывали какие-то пятна света, не оставляя и следа после себя. В памяти, как иней на стекле, оседали только неясные обрывки: светящиеся стволы деревьев, багровые звезды, похожие на глаза, голос, похожий на женский.
И снова все погружалось в темноту.
В какой-то момент пришло осознание окружающего пространства. Он ощутил себя, лежащим на чем-то твердом и довольно холодном, но открыть глаза и посмотреть все еще не получалось. Перед ними плавала темная муть и разлепить веки казалось невозможным.
Наконец глаза открылись, и вместе с этим движением, словно ресницы задели какой-то выключатель, пришла боль. Дыхание перехватило, тело скрутила судорога и он выгнулся на своем ложе так, что чуть не сломал себе позвоночник. Через пелену слез, застлавшую глаза, он увидел смазанное белое пятно, приблизившееся к нему. Сморгнув и вглядевшись, он понял, что это человек в белом халате и со шприцом в руке. Очень и очень знакомый человек… В этот момент руку кольнуло. Боль, казалось, рвавшая в клочки его тело, начала отступать, оставляя после себя слабость и странное отупение, в глазах прояснилось, и он даже смог разлепить потрескавшиеся губы, чтобы произнести одно слово:
- Ходжо…
Собственный голос показался ему хриплым и незнакомым, и он подумал, что док не поймет его, но профессор кивнул и наклонился поближе, оттягивая пальцем веко своего пациента.
- Турк, - произнес он равнодушно, просто констатируя факт.
Породистое, не красивое, но странно-притягательное лицо сумасшедшего экспериментатора с темными, как сливы, глазами и резко очерченными сухими губами вдруг оказалось совсем близко к лицу Ценга. Доктор пристально всматривался в лицо лежащего перед ним мужчины, и по его лицу невозможно было понять, о чем он думает.
Ценгу надоела эта игра в гляделки, и он спросил:
- С каких пор, вы, доктор, озаботились состоянием пациентов больничного корпуса? Я ведь в больничном корпусе, не так ли?
Ходжо недовольно дернул плечом и отошел на шаг, спрятав руки в карманы халата. Ценг вдруг понял, что в одном из них у доктора лежит тонкий нож или скальпель, что более вероятно, и сейчас он сжимает пальцами узкую рукоять. Ценг приподнял бровь и уже собрался спросить что-то, как доктор резко произнес:
- Я потратил два часа своего драгоценного времени, чтобы залатать тебя и еще два на твою напарницу не для того, что бы выслушивать твое хамство, мальчишка! Ты слишком рано пришел в себя.
Теперь брови Ценга поползли вверх совершенно искренне. Ходжо заметил это и усмехнулся:
- Личный приказ господина Президента. Хотя я не понимаю, зачем тратить столько усилий на двух турков, которые не могут даже по-человечески выполнить несложное, в общем-то, задание…
Недовольный голос доктора стал еще более пронзительным и каркающим, чем обычно, и это резало болезненно обострившийся слух вутайца. К тому же, боль снова возвращалась, пока еще слабая, но грозящая в скором времени усилиться до непереносимой.
В операционную вошла молоденькая ассистентка дока и вкатила столик, на котором в строго определенном порядке были разложены какие-то инструменты, сильно походившие на орудия пыток. Она поставила столик рядом с профессором и заинтересованно посмотрела на пациента, но, наткнувшись на холодный и острый, как лезвие скальпеля, взгляд Ходжо покраснела и поспешно ретировалась. Ходжо презрительно хмыкнул, беря в руки еще один шприц, наполненный прозрачной жидкостью, а Ценг только тут осознал, что лежит на прохладном операционном столе совершенно обнаженный. Он не успел ничего даже подумать по этому поводу, как руку снова кольнуло. От этого укола по всему телу расплылась волна жара.
- Черт, док… - выругался обычно такой сдержанный вутаец, - что это?
Ценг не рассчитывал на ответ, но Ходжо все-таки ответил, неожиданно, пожалуй, даже для самого себя.
- Возбудитель для чокобо. – Док снова презрительно фыркнул. - Обезболивающее и снотворное. Тебя переведут в палату интенсивной терапии. Нечего занимать мое время своими идиотскими вопросами.
Все еще недовольно бормоча себе под нос, профессор вышел, а Ценг закрыл внезапно отяжелевшие веки и провалился в глубокий сон.
Во второй раз он пришел в себя уже в палате. Занавески на окнах не были задернуты, но на такой высоте из окна не было видно ничего, кроме ночного неба и отраженных в нем далеких зеленоватых сполохов Лайфстрима.
Этот слабый свет, падающий из окна, совсем не освещал тонкую фигуру, приближающуюся к кровати легкой танцующей походкой…
Ценг приподнялся на локтях, остро жалея, что у него нет с собой оружия. Он узнал ночного гостя.
Темный силуэт приблизился и в полосе света вспыхнули своим внутренним светом ярко-зеленые глаза с вертикальными зрачками. Кададжи наклонился над турком и улыбнулся. Нехорошо так улыбнулся, зловеще. Ценг лежал замерев, будто замороженный. Пауза затянулась. Наконец из улыбки духа ушло что-то, что делало ее такой неприятной, и она стала почти человеческой. Почти.
Кададжи склонился чуть ниже, оказавшись так близко от Ценга, что тот уловил исходящий от серебряноволосого привидения легкий запах ветра и крови. Этот запах манил и завораживал, а Кададжи смотрел и смотрел, и в его глазах цвета Лайфстрима прятались искорки смеха…
Первым не выдержал Ценг. Он моргнул, а когда снова открыл глаза, в палате уже никого не было. Вутаец недоверчиво потряс головой, но мысли от этого яснее не стали.
И тут дверь в палату начала тихонько приоткрываться.
Ценг сполз обратно на подушку и прикрыл глаза, выравнивая дыхание. Он напряженно смотрел между почти сомкнутых ресниц в темноту, но скорее узнал второго посетителя по шагам. И что им всем неймется, подумал турк, пока Ходжо приближался к кровати.
Ценг совсем закрыл глаза и теперь мог только чувствовать горячее дыхание на своем лице и слышать шепот доктора.
- Спишь? – поинтересовался док. Ценг, разумеется, не ответил, успешно притворяясь человеком, полностью во власти снотворного.
- Это хорошо, - продолжал тем временем Ходжо. – Знаешь, я ведь просил Президента отдать тебя мне. Для нового эксперимента… Из тебя получился бы куда более удачный образец, чем тот турк, которого мне отдал его папаша…
Ценгу пришлось приложить усилие, чтобы не вздрогнуть и не выдать себя, ведь он прекрасно знал о ком идет речь. Речь ученого становилась все менее связной, волосы, обычно собранные в хвост, совсем растрепались, и турк понимал, что перед ним самый настоящий сумасшедший, полностью отдавший себя своему безумию.
- Этот мальчишка отказал мне! Мне!!! – страстный шепот Ходжо то обжигал, то обдавал холодом. – он сказал… Ну ничего! У меня еще есть шинентай! Мне есть кем заняться! О, они мои дети, как был когда-то Сефирот! И я не дам им… не позволю отнять у меня!!!
Доктор вдруг замолчал и выпрямился.
- А если вы попробуете остановить меня, я убью вас. – произнес он холодно и Ценг мысленно поежился. А Ходжо вдруг наклонился и провел языком по щеке турка. Затем усмехнулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Ценг глубоко вздохнул и перевернулся на спину. Чутье подсказывало ему, что грядут большие неприятности…